Красный парк

Как и следовало ожидать, все требования объяснений остались без ответа, как без ответа (к счастью) остался и пинок по голени, который Эгиль, не выдержав, отвесил-таки демону, когда его втащили в какое-то непонятное помещение. Затем ему уже стало не до объяснений. Куда он попал, было ясно: об этом лучше всяких слов свидетельствовала царившая здесь жара. "Как душно..." - Эгиль растерянно озирался по сторонам, машинально стаскивая плащ и расстегивая воротник куртки. Он не выносил жару. - "Что же делать? Я долго здесь не выдержу." Говорить об этом демону явно было бесполезно, и это снова привело Эгиля в ярость. Он начинал чувствовать себя зверем, которого запихнули в невыносимо тесную клетку просто для забавы, отняв у него свободу и вообще весь мир.
Стиснув кулаки, Эгиль направился к демону, как ни в чем не бывало расхаживавшему по своему жилищу. Мимо порскнула какая-то тварь, покрытая шрамами, но Эгиль, будучи на взводе, даже не взглянул в ее сторону.
- Слушай, ты, премьер-министр, или кто ты там! - заорал он, становясь перед Люцием. - Ни на коврике, ни где либо еще в твоей духовке я спать не собираюсь! Тебе что, это кажется забавным - иметь ручного волка? Ну так не получится!
Выкрикивая все это, Эгиль яростно размахивал перед демоном руками. Внезапно он замолчал, внимательно вглядываясь в его лицо. Что-то было не так. Лиловые глаза как будто остановились и ни на чем не фокусировались. И смотрел Люций как будто чуть в сторону, не зная точно, где именно находится его собеседник. Эгиль провел рукой прямо перед его глазами, но длинные, пушистые ресницы не дрогнули.
Эгиль вспомнил, как зажмурился Люций, когда в глаза ему ударило солнце. "Неужели оно его и вправду поранило?"
- Что это с тобой? - Эгиль говорил все еще резко, но уже без прежней ярости в голосе. Вид чужой боли всегда умерял его гнев. - Ты что, не видишь? Это от солнца? - Следующие слова он произносить не собирался, они вырвались сами по себе: просто привычная реакция на то, что кому-то нужна была помощь. - Дай я взгляну.

То, что предложение помочь было отклонено, Эгиля не удивило. Но то, что последовало за этим, поразило его до глубины души. Он ожидал чего угодно, но не поцелуя. Вместо ожидаемого жгучего жара он ощутил лишь нежное, волнующее прикосновение - и в то же мгновегие остатки ярости в нем как будто улетучились, а глаза демона взглянули на него так, словно, наконец, начали что-то различать. Ошеломленный Эгиль стоял неподвижно, чувствуя прикосновение горячей, твердой руки и жар, исходящий от прекрасного смуглого тела, находящегося так близко к нему. Дыхание Люция согревало кожу. Только сейчас Эгиль почувствовал, что духота вокруг стала спадать.
Он взглянул в глаза Люца. Нет, его зрение не восстановилось полностью. Эгиль медленно поднял руку, коснулся кончиком пальца века над пушистой завесой ресниц и начал тихонько поглаживать, отгоняя солнечный жар. Обычно ему удавалось касанием пальцев усмирить боль от ожогов. Но он проделывал это с другими, с такими же, как он. Он не знал, поможет ли это демону, но все же продолжал водить пальцем по его коже, мысленно приказывая жару отступить.

Неосознанная симпатия к демону развеялась вместе с болью последнего, если только это вообще была боль, а не кратковременное недомогание. Считанные секунды прошли - и он уже расхаживал по своему жилищу, властным голосом отдавая Эгилю распоряжение сидеть здесь.
- А по какому праву ты мне приказываешь? - заорал Эгиль, мигом выходя из себя.
Обычно он так легко головы не терял. Нужно было долго провоцировать его, чтобы он утратил над собой контроль и сорвался. Но этот лиловоглазый красавчик добился этого с рекордной скоростью. То, что он удалился, не сочтя нужным не только ответить Эгилю, но даже просто взглянуть в его сторону, оказалось последней каплей.
Стиснув кулаки, Эгиль бросился к двери, захлопнувшейся перед его носом, и принялся яростно трясти ее. Как и следовало ожидать, она не открылась. Эгиль заметался по комнате, пытаясь понять, как отсюда выбраться. Его взгляд упал на окно. "Наверняка ведь высоко... Да пускай! Все лучше, чем сидеть тут безвольной тряпичной куклой!"
Эгиль подбежал к окну. Снаружи стояла кромешная темнота, ничего нельзя было разглядеть. Но это еще полбеды, хуже было то, что нигде не наблюдалось никаких задвижек. Трясущимися руками Эгиль принялся ощупывать раму. "Не может быть, чтобы ничего не было... Оно не может не открываться!". В эту секунду чьи-то жесткие, корявые и неимоверно цепкие руки обхватили его поперек туловища. Оглянувшись, Эгиль обнаружил, что на нем повисла мелкая тварь, по-видимому, прислуживавшая Люцию.
- Пошел вон! - взревел Эгиль, со всей силы обрушивая кулак твари на макушку.
Человека бы такой удар если не уложил, то оглушил как минимум. Тварь же только яростно мотнула головой, свирепо ощерилась, и, рывком оттащив Эгиля от окна, поволокла его куда-то вглубь помещения. Эгиль вырывался как мог, ожесточенно молотя демонского прихвостня и кулаками, и ногами. Мелкий морщился, шипел, но не только не ослаблял хватку, но и упорно волок Эгиля к одному ему ведомой цели. К какой именно, Эгиль сообразил лишь тогда, когда его с размаху швырнули на кровать. В следующее мгновение его правое запястье оказалось накрепко примотано цепью к одному из столбиков.
- Ах ты... - Он попытался ухватить чертова прислужника левой рукой, но запоздало сообразил, что именно этого от него и ждали. Довольно заурчав, тварь ухватила его левую руку и также прикрутила ее к кровати. Затем настала очередь ног, хотя Эгиль сделал все, что было в его силах, чтобы максимально усложнить мелкому пугалу эту задачу. Он пинал его с таким усердием, что однажды даже сумел сбросить его с кровати. Но в конце концов несокрушимый мелкий поганец своего добился: Эгиль лежал на кровати, опутанный тонкими с виду цепочками, разорвать которые не представлялось возможности.
- Ну, погоди, гном скукоженный, если я когда-нибудь из этих железок вырвусь...
Тварь, не обращая больше на Эгиля никакого внимания, затрусила прочь. Эгиль стиснул зубы и отвернулся к стене. Теперь уже точно оставалось только одно: ждать.

. ---) Ахенатон ---) Таверна “Красный бык”

Снова дома. Вампир до сих пор не всегда мог назвать это место его домом, даже в мыслях. Почти всю дорогу сюда, он хранил упорное молчание и даже сейчас не спешил его нарушать, поэтому когда ему был задан вопрос, он ответил далеко не сразу. Упреки, в которых не было и доли правды,хотя чего еще можно было ожидать от Люциуса, вампир пропустил мимо ушей, решив благоразумно промолчать. Лишь в мыслях он подумал одно: ему не было стыдно. Должно быть, он утратил это умение уже очень давно.
- Я пил вино, которое, если ты заметил, действительно стояло на столе, - честно ответил Франц, останавливаясь на пороге спальни, где ему открылась просто очаровательная в своей неповторимости картина: не знакомый ему оборотень, привязанный к кровати. Видимо, слишком много бушевал.
-В то время, когда мне было скучно и я от безвыходности вынужден был, как ты сказал, сбежать, ты, как я вижу, хорошо повеселился, - насмешливо проговорил Франц ,не упустив своего случая высказать свои упреки, если так можно было назвать эти слова, так же, как минуту назад сделал это сам Люциус. Вампир с нескрываемым любопытством в голубых глазах изучал прикованного цепями гостя. Должно быть этот оборотень не был в восторге от приглашения не слишком гостеприимного хозяина этого места. Франц мог себе представить, каким способом Люций притащил его сюда. Простое приглашение на бокал вина или иного спиртного отметалось сразу, да и подумать так было бы абсурдом...
- Не рискну, Луи, не рискну, тем более, что я не любитель диких зверей, чего нельзя сказать о тебе, - улыбнувшись своей обычной улыбкой, вампир мягко, но очень настойчиво остановил обнимающую его руку. Тут речь шла о том, чтобы раздеть лежащего на  кровати, а не его. И вместо того, чтобы послушаться Луи, Франц выхватил из руки стакан с текилой, отпил глоток, после чего слегка поморщился. Будь он и дальше человеком, он обязательно сказал бы что-то вроде: "Что за пойло?" Хмыкнув, вампир поспешил вернуть стакан обратно на его законное место.

Отредактировано Франц (2008-07-22 01:24:45)

Как редко случалось Эгилю чувствовать себя таким беспомощным! Оказывается, хуже всего не то, что ты сам оказываешься бессилен, а то, что твое бессилие осознают другие, те, в чьих руках ты оказался. Больше того, эти двое просто глумились над ним. Эгиля не ввела в заблуждение даже эта обольстительная улыбка, с которой склонился над ним насмешливый красавец-демон. А его слова... От них Эгиля охватила еще большая ярость. Минутную симпатию - и ту обратили против него, использовали, как повод для издевки. Эгиль задрожал, когда язык Люца скользнул по его коже. К страху и злости примешивалось теперь еще какое-то особенное возбуждение, но он никогда не признался бы себе в этом.
А в следующий миг сильные пальцы разжали ему челюсть и в рот Эгиля хлынуло неимоверно жгучее пойло. Эгиль машинально проглотил его, чтобы не захлебнуться, и от жара, охватившего его изнутри, на глаза навернулись слезы. Он лежал, хватая ртом воздух, и смутно осознавая, что ловкие, опытные руки его темноволосого мучителя решительно разделываются с его одеждой. Еще немного - и Люций коснется уже нагого тела.
Эгиль чувствовал, как им овладевает смятение. В голове стоял шум - похоже, то действовал насильно влитый в него напиток. Но слезы, наворачивавшиеся на глаза, были уже слезами бессильной ярости.
Вдруг как сквозь какую-то зыбкую пелену Эгиль услышал голос светловолосого вампира, предлагавший Люцу отвязать его. "Сделайте мне такой подарок!" Эгиль не обольщал себя надеждой, что сможет справиться хоть с одним из своих противников. Но он хотя бы поборется с ними.

Вампир со свойственной ему задумчивостью следил за тем, как Люциус с удивительным проворством справлялся с одеждой, наверное, он получал от этого действие особое удовольствие. Франц заметил на лице оборотня слезы, навернувшиеся от бессильной ярости, и он с удивлением отметил, что ему сейчас, пожалуй, было даже немного жаль невольного пленника, которому не посчастливилось сегодня встретиться Люциусу. Не то, чтобы его волновала судьба Эгиля (Франц запомнил его имя, когда Луи обращался к нему), нет, вампиру было многое сейчас безразлично, но частичное понимание тех чувств, которые сейчас, должно быть, испытывает оборотень - страх, ярость, бессилие, унижение, - вызывали что-то, чему Франц не готов был дать имя.
Когда цепи исчезли, он очень сильно удивился - на самом деле Франц не думал, что Люциус примет его слова за чистую монету и сделает так, как он сказал.  "Что он опять задумал?" Это было все, что он успел подумать перед тем, как почувствовать теплый поцелуй и не суметь сдержать легкой дрожи. От Луи заметно пахло спиртным, что привело вампира обратно в чувство. "Во что ты опять собираешься сыграть?" Выслушав последний вопрос, Франц после некоторого раздумья смог выдавить из себя лишь одно: "Нужно, чтобы у тебя началась течка." Он прекрасно знал, что за эти слова он мог поплатиться, все же не все его выходки и язвительные слова сходили с него, как с гуся вода. "Зачем тебе, сначала ты его довел до этого состояния, а теперь жаждешь, чтобы он добровольно захотел тебя? Ты много выпил, Луи."

Вокруг царила тишина. Растерянность Эгиля возрастала. Комнату, где он находился, лишь с большими оговорками можно было назвать прохладной, но его начинало знобить. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он поднял с кровати обрывок куртки и попытался укрыться им. Взгляд по-прежнему блуждал по комнате. "Люций... Где же ты?..." Вновь, как тогда, в лабиринте, только в нем, в своем палаче он мог бы найти спасение.
Исстари существовал неписанный закон: тот, кто хочет приручить волка, должен вырастить его, а когда тот станет взрослым, отпустить. Лишь свободный волк может решить, уйдет ли он в лес или останется с человеком. Парадокс в том, что истинно ручным может стать только свободный зверь, только по своей воле...
Его отпустили. Он не хотел этой свободы. После всего, что случилось, ему больше некуда было идти. Только к этому смуглому демону, заглянувшему ему в душу так глубоко, что отныне он сделался ее частицей.
Эгиль отчаянно вглядывался в пустоту, надеясь, что уловит колебание воздуха, заметит лиловый отблеск глаз, ощутит знакомый жар, исходящий от полунагого тела. Ничего... Никого... Кричать уже не было сил. Губы еле слышно шепнули:
- Люц...

Сердце Эгиля екнуло от радости, когда Люц возник перед ним, словно из небытия. Он был один, вампир куда-то исчез, но, хотя Эгиль и отметил его отсутствие, только Люций сейчас мог занимать его мысли. Легкое прикосновение к губам... Озноб, бивший Эгиля, исчез, едва руки демона легли на его талию. Он прикрыл глаза. "Вернулся..."
Дальнейшее показалось ему едва ли не худшим кошмаром, чем то, что он пережил, лежа связанным на кровати.
Впрочем, нет. Несопоставимо худшим.
Разрешение уйти... Небрежный кивок на стопку одежды... Эгиль сидел на кровати, не в силах ни пошевелиться, ни поверить услышанному. "Почему? Он что, прогоняет меня?"
От горькой обиды защипало в глазах. А в сердце уже зарождалось еще более сильное чувство - страх, страх еще более мучительный, чем в лабиринте. Хотя, может, это был всего лишь новый вид лабиринта - невидимого, без осязаемых стен. И вновь Эгиль не знал, куда ему идти. Как он уйдет отсюда, если теперь в его жизни всегда будет жить воспоминание о бездонных глазах, о прикосновениях этих рук, теплых, сверхестественно сильных, о горячем дыхании, согревающем кожу?
Эгиль проводил глазами Люца, уходящего в другое помещение. Судя по плеску воды, там была ванная. Эгиль слез с кровати и медленно пошел за ним следом. На стопку одежды он даже не взглянул: он вообще позабыл, что на нем нет ни нитки.
Он остановился за спиной у Люца, некоторое время собираясь с силами, чтобы заговорить. В горле пересохло - и не только от пережитых обиды и страха. Люций сидел в воде, совершенно обнаженный, и от этого зрелища у Эгиля на миг перехватило дыхание. Он заставил себя смотреть на его затылок, на густые темные волосы, кончики которых уже намокли в воде. Может, он совершает дерзость, приближаясь к Люцу в такой миг. Хотя, если бы демон не хотел, чтобы его увидели нагим, он бы и не дал Эгилю такой возможности. Так что, либо он сам хочет этого... либо ему все равно.
Эгиль приблизился к Люцию.
- А если я не хочу уходить? - тихо спросил он. - Что ты тогда сделаешь - прогонишь меня?
"Тогда лучше пусть убьет меня сразу", с пугающей четкостью сказал он самому себе.

Ни звон разлетающегося вдребезги стекла, ни внезапно вспыхнувшая сигарета не произвели на Эгиля такого впечатления, какое произвели бы еще несколько часов тому назад. Сейчас все это уже воспринималось как должное, и Эгиль отнесся к этому совершенно спокойно. Его больше занимали слова Люция. "Понимаю ли я, на что соглашаюсь? А разве у меня действительно есть выбор?". Эгиль уже не представлял себе, что сможет снова, как прежде, сидеть в своем домишке, похожем на нору, раздумывать, на что убить досуг... Вся прежняя жизнь ушла безвозвратно. Отныне весь мир для него делится на две части: до этой встречи и после. И даже если "после" окажется несопоставимо короче "до", это все равно будет лучше той пустоты, в которую обратится его жизнь, если сейчас он повернется и уйдет.
Эгиль медленно сделал несколько шагов вперед, обходя осколки стекла, и встал, как ему велел Люц. Теперь он вспомнил о том, что на нем по-прежнему нет ничего из одежды, но это уже не смущало его. Люций и так успел его разглядеть. Устоять же перед искушением окинуть взглядом фигуру самого демона, пусть и частично скрытую водой, Эгиль не смог. У него вырвался глубокий вздох, хотя он и был готов к тому, что увидит прекраснейшее тело на свете. Эгиль волевым усилием заставил себя смотреть лишь на лицо Люца. "Конечно, я тебе поверил. Кто еще сделал бы такое со мной?"
Эгиль облизнул пересохшие губы и еле слышно проговорил:
- Не прогоняй меня, Люц. Неужели ты думаешь, что после тебя я смогу взглянуть на кого-нибудь другого?

От взгляда Лео, устремленного прямиком на его естество, Эгиля бросило в жар. Лишь сильный страх выглядеть нелепо предотвратил эрекцию. Эгиль старался не смотреть ни на что, кроме лица демона, когда тот неторопливо выбрался из воды и приблизился к нему. От поцелуя учащенно забилось сердце. Эгиль смотрел прямо в темную глубину лиловых глаз Лео, и ему казалось, что его неумолимо затягивает в эту бездну, пьянящую и пугающую одновременно, и ничто, никакая сила на свете уже не остановит то ли его падения, то ли взлета.
Краткость, мимолетность ласк Люция одновременно и терзала его, и пробуждала особую, неведомую прежде чувственность. Когда рука демона скользнула по его волосам, а губы мягко прихватили мочку уха, взгляд Эгиля затуманился, спина непроизвольно выгнулась, с губ слетел еле слышный стон. Звериная природа начинала брать верх над человеческой и требовала большего: больших ласк, большей дерзости, большей чувственности. На вопрос Лео, не голоден ли он, Эгиль лишь мотнул головой: это человек способен компенсировать одно желание другим, но волку не обмануть своего собственного тела. Он не ел уже давно, но сейчас ему было не до пищи: молодая, сильная плоть жаждала совсем иного.
Люций прошел на кухню; Эгиль проводил его взглядом. Полотенце, обернутое вокруг бедер Лео, лишь подчеркивало смуглый оттенок кожи и стройность его фигуры, крепкой, и в то же время изящной. Эгиль поднял свой плащ, набросил его прямо на голое тело и следом за Люцем перешел на кухню. Он встал у стены, в нескольких шагах от демона.
Вопрос Люца застал его врасплох. "Девственник? Неужели его бы это остановило? Или... или, может быть, наоборот?" В любом случае Эгиль не собирался скрывать истину. На мгновение в памяти всплыли обрывочные воспоминания о прошлом: уговоры знакомого пастушка, увенчавшиеся, наконец, успехом; случайно встреченный в лесу охотник, которому и невдомек было, что на близость с ним согласился не диковатый юнец, а
разыгравшийся, охваченный весенней лихорадкой зверь... Ну, и еще пара-тройка событий - случайных, кратковременных, не оставивших после себе никакого следа, кроме озорных воспоминаний.
- Нет, - промолвил он, глядя на Люца. - Не девственник.

Такое уже бывало: звериная сущность Эгиля требовала утоления плотских желаний, но, едва доходило до дела, его охватывала робость. Как будто человек в нем чувствовал фальшь, неискренность, обман - и сопротивлялся этому. Эгиль знал, что потом не будет ничего, что за несколькими сладчайшими минутами наступит вялая, утомленная опустошенность - но никогда еще это не вызывало в нем такого протеста, как сейчас.
Прикосновения Лео, исследующие, властные, были приятны и возбуждали, но, едва Эгиль оказался развернут лицом к стене, внутри все похолодело. Он зажмурился. "Что же он сейчас сделает со мной?", - мелькнула мысль. "Надо было думать раньше", - тотчас откликнулся внутренний голос. - "Надо было сбежать, когда представилась такая возможность. А теперь ты все равно вылетишь на улицу, только тебя перед этим отделают, как сучку". Эгиль стиснул зубы. Он чувствовал прикосновения члена к своим ягодицам - напряженного, твердого, огромного... Он ни за что на свете не решился бы сейчас оглянуться: он уже понял, что в возбужденном состоянии это орудие превосходит размерами не только все, с чем ему раньше приходилось иметь дело, но и все, что только способно было нарисовать воображение. "Он же просто убьет меня!". Тут он ощутил проникновение. В первую секунду он вздрогнул, но сразу понял, что это всего лишь два пальца. Причем, по-видимому, Люц использовал какую-то смазку. Боли не было, более того - спина выгнулась, на руках, упершихся в стену, вздулись мышцы, глаза заволокла дымка. Это красноречивей слов послужило ответом на вопрос Люца, как именно он это предпочитает - хотя за всю жизнь Эгилю доводилось с равным успехом исполнять и ту, и другую роль.
Но сейчас все было не так просто. Раньше Эгиль никогда не испытывал того, что творилось с ним теперь. Человек в нем мог пугаться звериной похоти, но он всегда уступал, подчиняясь природе. Но сейчас впервые в жизни человек в Эгиле восстал против зверя. Молодое, распаленное тело жаждало утоления страсти, но охваченное ужасом сердце колотилось так отчаянно, что готово было вырваться из груди.
Зубы Люция сомкнулись на его шее. Оба чувства - и желание, и страх - достигли своего пика, и Эгиль вновь почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
- Пожалуйста, Люц... - выдохнул он, понимая, как нелепо взывать к милосердию демона - и все же не находя в себе мужества промолчать. - Мне страшно!

Эгиль никогда не сумел бы описать того чувства, которое испытал в тот миг, когда Лео выпустил его из своих рук и отошел прочь. Он никогда не смог бы понять, почему помилование оказалось болезненнее и мучительнее того, чего он так страшился. Некоторое время Эгиль стоял неподвижно, не решаясь открыть зажмуренные глаза и не в силах унять дрожь, сотрясавшую все его тело. "Что со мной? Почему я так хочу и так боюсь этого?" Может быть, дело было в том, что никто из тех, с кем Эгиль бывал раньше, на самом деле ничего для него не значил? Эгиль не мог отделаться от смутного подозрения, что боится он собственных чувств, а не объятий Люца.
Наконец он отстранился от стены. На глаза попалась приземистая фигура прислужника. Эгиль торопливо наклонился, поднял с пола плащ и завернулся в него. Он понимал, что маленькому созданию нет до него дела, но не хотел, чтобы кто-нибудь посторонний смотрел на его наготу. С него хватило того, что он пережил, будучи привязанным к кровати.
Эгиль медленно побрел в комнату, куда ушел Лео. Демон лежал на кровати, устремив взгляд в пространство. Темные волосы разметались шелковистым, блестящим ореолом. Эгилю послышалось негромкое рычание, так похожее на то, какое иногда вырывалось у него самого даже в человеческом обличье, если что-то никак не давало покоя.
Эгиль приблизился к кровати, опустился возле нее на колени и уткнулся лицом Люцу в плечо, совсем как это делает, ласкаясь, прирученный зверь. Смугловатая кожа была горячей, почти обжигающей, но Эгиль не отстранился. Он сбросил плащ и скользнул Люцу под бок, прижимаясь к нему всем телом и согреваясь жаром, исходящим от него, потом перевернулся на живот.
- Не слушай меня, - тихо сказал он. - Я действительно не девственник. Глупо было бояться.
"Я боялся не этого... Но это еще глупее".
Он прижался щекой к плечу Люца и прикрыл глаза, целиком отдавая себя в его власть.